лейла: я тебе молодость отдала! я тебе родных родила! я за семь лет ни разу на фестиваль не пошла! а ты, сволочь, теперь вот так просто берешь себе вторую жену?
Слуга: изоп, дура! какая еще ЖЕНА, где ты слово-то такое взяла!
лейла: в большой энциклопедии древнего мира
Мудрейший с усилием поднялся с бесформенного, тошнотворно податливого дивана. Стены приемной закачались быстрее, увлекая за собой пол, — Мудрейший будто стоял на качелях в древнем парке аттракционов. Он пошатнулся, хотел было ухватиться рукой за спинку дивана, но та предательски осела, втекла в сиденье, превратив диван в подобие бугристой лепешки.
— Я же говорил, не вставайте резко… — Слуга Порядка услужливо подхватил Зеро под руку и снова усадил на диван. — Никто из членов Совета не держит двенадцатый слой. Никто, кроме Третьего, не держит даже одиннадцатый. Просто они не решаются признаться, что не способны расслышать слова Ныряльщика… Как-то раз Первый по молодости сообщил, что не видит Мудрейшего. Остальные чуть не растерзали его, точно шершни хромого кузнечика. Они смеялись, но им всем было страшно. Они узнали в Первом себя и испугались разоблачения и позора. Ведь Совет Восьми видит все двенадцать слоев — так сказано в Книге Жизни. Никто не смеет оспаривать Книгу: раз так сказано, значит, так должно быть… — Слуга Порядка рассеянно удалил с рабочего стола ненужные ярлыки; он чувствовал себя выдохшимся, не привык толкать такие длинные внесоциальные речи. — Говорят, раньше так все и было, — пробормотал он. — Двенадцать слоев и ныряльщики, настоящие…
Он не хотел этого говорить: слова будто сами выползли изо рта. Соскользнули с губ, как влажные беззащитные слизни. «Усталость и нервы, — подумал Слуга, — первослойное напряжение. Не хватало еще пуститься в откровенности с этим убогим. Чертов первый слой! Не видишь, что говоришь, не можешь толком сосредоточиться — ив итоге болтаешь лишнее».
— Но это все флуд, — решительно подытожил Слуга. — Ныряльщиков нет и не было. А то, что в Книге, не стоит толковать так буквально. Это просто иносказание… В моем понимании, речь идет о том, что «мудрейшим» может стать любой из членов Совета. «Ныряльщика» нужно нащупать в себе самом… Ведь что важно? Важно первым озвучить «волю» Мудрейшего; остальные сделают вид, что тоже присутствовали у него на приеме в двенадцатом слое… Мой отец это понял уже давно. Но не он один. Шестой тоже уже не раз блефовал. Последний Наказ отец продавил с огромным трудом. Этот узкоглазый навозный жук знает, что Ныряльщика нет…
Слуга Порядка умолк. Белобакугановая искристая бодрость как-то вдруг вся улетучилась, остались только неприятная дрожь в конечностях и невнятная тоска, какая бывает, если прерывается акт в режиме люксурия.
вас что-то гнетет, — встревожился социо-психотерапевт. — попробуйте сформулировать на вашей стена
«Ныряльщиков нет и не было», — торопливо написал Слуга на стене ячейки двадцатым кеглем: психотерапевт рекомендовал такой аутотренинг в ситуациях стресса. Но настроение уже безнадежно испортилось. Как портилось оба раза, когда он привозил из роботрущоб безмозглых «мудрейших». «Ныряльщиков нет», — оба раза он исписывал этой фразой все стены ячейки. Но так и не смог до конца поверить в написанное. То письмо в «Ренессансе»… Автописьмо середины второго века — оно было как загнанная под ноготь заноза. В том письме он звался еще не Слугой и даже не Киборгом-17. В середине второго века он носил имя Гоблин и работал социо-вирусологом. В том письме он описывал свое короткое погружение в двенадцатый слой («…Я нырнул! Как назвать то, что испытываешь в глубине глубин? Слишком скуден глобальный язык, не найти подходящих слов… Наслаждение, мудрость, полет и бесконечный покой?.. Все не то, не то… Любовь? Святость? Не то… Может быть, Смерть?») и обдумывал, не удалиться ли ему навсегда в роботрущобы для вечного погружения. Больше писем в том воспроизведении Гоблин не оставил. Вероятно — судя по тому, что после паузы он воспроизвелся в роботрущобах и получил имя Киборг-17, — он осуществил свои планы.
Не проверить теперь никак, что правда, что флуд. Был ли он настоящим ныряльщиком, или просто вирус повредил его память и разум (с вирусологами такое случается сплошь и рядом)? Как бы то ни было, оглядываясь назад, Слуга Порядка содрогался от отвращения. О своем прошлом он не любил говорить — слишком позорный инвектор. Почти три века, вплоть до нынешнего своего воспроизведения в 430 году, он был вонючим трущобным роботом. Он был бы им и сейчас, если бы не счастливая звезда его биологической матери.
Его мать, большеглазая и голодная, как стрекоза, была трущобная ведьма. Ее звали Мара, и ей было шестнадцать, когда Второй заметил ее, обходя роботрущобы в компании шести бодигардов с благотворительным «визитом любви и заботы». Он подозвал ее к себе жестом — и она приползла на коленях. «Встань и погадай мне, малышка, — сказал Второй. — Сегодня я официально разрешаю тебе гадать». «Лучше ты опустись на колени рядом со мной, — ответила Мара, — в ногах правды нет». Модератор спокойствия удивленно нахмурился от такой невиданной наглости. Бодигарды разом вскинули автоматы. Но Второй отрицательно покачал головой, а потом медленно встал на колени напротив Мары. Она приложила руку в контактной перчатке к его смуглому лбу: «До паузы вижу, после паузы вижу, все скажу, не обижу… Вижу тебя, модератор спокойствия всех слоев… И вижу себя, обнаженную, в постели рядом с тобой…» Второй засмеялся, расстегнул ширинку на брюках и прямо там, не сходя с места, совершил с ней акт в первом слое. Бодигарды держали ее — она, впрочем, не особенно сопротивлялась. Потом Второй поднялся, пнул ведьму ногой и ушел в сопровождении охраны.